Ф. И. ТЮТЧЕВ: <Я ЛЮТЕРАН ЛЮБЛЮ БОГОСЛУЖЕНЬЕ:>
В категориях: Бог творения, творчества и красоты
Бачинин В.А., доктор социологических наук
Христианский мыслитель Ориген утверждал, что существуют три уровня прочтения и постижения текста Священного Писания. Первый - буквальный, когда внимание обращено, по преимуществу, на внешние события библейской истории. Второй уровень - душевный или моральный, когда даются этические оценки библейских коллизий. Третий уровень - духовный или мистический, предполагающий первоочередное внимание к сакральной реальности и к высшим, мистическим смыслам всего того, о чем говорится в Писании.
Концепция Оригена ценна тем, что позволяет рассматривать в ее свете не только библейский текст, но и тексты христиански мыслящих писателей и поэтов, чье творчество отличается особой сложностью. Попытаемся сквозь призму этого нетривиального метода взглянуть на поэзию Федора Ивановича Тютчева. В свете оригеновского концептуального подхода творчество поэта обретает ту содержательную прозрачность, которая во всех других случаях осталась бы недостижима.
Поэзия Тютчева не может быть охарактеризована только лишь в свете буквального и морального подходов. При обращении к ней обязателен подъем на третий, мистический уровень, дающий возможность <заглянуть за текст> и приблизиться к пониманию высшей реальности, просвечивающей сквозь поэтические образы Тютчева. Именно это <заглядывание за текст> позволяет увидеть в Тютчеве христианского поэта-мыслителя.
Поэтическое <я> Тютчева осваивало в своем развитии несколько направлений. Первое из них, открывшееся поэту уже в самом начале его творческого прыти, было связано с возможностью воспевания красоты Божьего мира и мудрости Творца, создавшего эту красоту.
Второе направление совпало с динамикой <философского пробуждения> русского самосознания, с временем активного влияния европейской мысли на русские умы. Здесь Тютчев выступил как поэт-метафизик, для которого человек, как и для Б. Паскаля, - <мыслящий тростник>, сознающий свою отторженность от мира природы:
Невозмутимый строй во всем,
Созвучье полное в природе -
Лишь в нашей призрачной свободе
Разлад мы с нею сознаем.
Откуда, как разлад возник?
И отчего же в общем хоре
Душа не то поет, что море,
И ропщет мыслящий тростник?
Третье направление связано с поэтическим осмыслением драмы безверия. Время Тютчева было эпохой, когда для многих современников поэта <трех-абсолютная> картина мира (Бог - Человек - Природа) сменилась <двух-абсолютной> (Человек - Природа). Теоцентризм стал вытесняться антропоцентризмом. Секуляризм набирал силу, и Тютчев ясно видел эту отрицательную динамику и понимал ее мрачную суть. Размышляя над этой проблемой в свете тех впечатлений, которые на него производил европейский протестантизм, он писал:
Я лютеран люблю богослуженье,
Обряд их строгий, нежный и простой -
Сих голых стен, сей храмины пустой
Понятно мне высокое ученье.
Не видите ль? Собравшися в дорогу,
В последний раз вам Вера предстоит:
Еще она не перешла порогу,
Но дом ее уж пуст и гол стоит, -
Еще она не перешла порогу,
Еще за ней не затворилась дверь:
Но час настал, пробил: Молитесь Богу,
В последний раз вы молитесь теперь.
Поэт понимал, что процесс дехристианизации культуры способен затронуть не только Европу, но и Россию. Он чувствовал его неотвратимость и призывал только к одному - молиться: Стоя на позициях православия, он, неправомерно связывал наступление секуляризма с протестантизмом, в то время, как на самом деле последний явился наиболее эффективным средством противостояния секуляризму.
Если Европа уже погрузилась в атмосферу кризиса теоцентризма, то Россия только лишь вступала в него. И Тютчев сознавал это острее, чем кто бы то ни был. Об этом свидетельствуют многие из его стихотворений:
Нам мнится: мир осиротелый
Неотразимый Рок настиг -
И мы, в борьбе, природой целой,
Покинуты на нас самих.
Поэтические миниатюры Тютчева хорошо передают то ощущение сиротства и покинутости, которые испытывает человек, утративший должные отношения с Богом:
И человек, как сирота бездомный,
Стоит теперь и немощен и гол,
Лицом к лицу над пропастию темной.
На самого себя покинут он -
Упразднен ум, и мысль осиротела -
В душе своей, как в бездне, погружен,
И нет извне опоры, ни предела.
В глазах поэта безверие - это тяжкое бремя и несчастье. Утрата способности верить равнозначна утрате способности любить. В том и другом случае человек теряет нечто очень важное и потому становится ужасающе беден и достоин жалости.
Безверием палим и иссушен,
Невыносимое он днесь выносит:
И сознает свою погибель он,
И жаждет веры: но о ней не просит.
Не скажет ввек, с молитвой и слезой,
Как не скорбит перед замкнутой дверью:
<Впусти меня! Я верю, Боже мой!
Приди на помощь моему неверью!..>
Тот, кто оказался пленником безверия, напоминал человека, у которого выжгли сердцевину, и которому осталось только довольствоваться участью философа-стоика, уныло влачащего свои дни и уже ни на что не уповающего:
Не рассуждай, не хлопочи!..
Безумство ищет, глупость судит;
Дневные раны сном лечи,
А завтра быть чему, то будет.
Живя, умей все пережить:
Печаль и радость, и тревогу.
Чего желать? О чем тужить?
День пережит - и слава Богу!
Четвертое направление духовной жизни творческого <я> Тютчева - это поэтические размышления о Боге, тайнах высшего мира, спасительной силе веры, примиряющей человека с жизнью и смертью.
Когда в кругу убийственных забот
Нам все мерзит - и жизнь, как камней груда,
Лежит на нас, - вдруг, знает Бог, откуда
Нам на душу отрадное дохнет,
Минувшим нас обвеет и обнимет
И страшный груз минутно приподнимет.
Личная вера поэта, прошедшая испытания жизненными тяготами и утратами, трудами пытливой мысли, горьким опытом прожитых лет, ему вдвойне дороже, чем вера давняя, юношески наивная.
Пускай страдальческую грудь
Волнуют страсти роковые -
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть.
Будучи замечательным поэтом, Тютчев был еще и профессиональным политиком-дипломатом. В его политических воззрениях ощущалось влияние идей графа Ж. де Местра, католика, иностранного дипломата, много лет прожившего в Петербурге. Некоторые даже называли Тютчева <православным де Местром>. Это влияние особенно заметно в таких его статьях, как <Россия и Революция> (1849) и <Папство и римский вопрос> (1850).
Политическое мышление Тютчева отличалось двумя особенностями - европеизмом и геополитизмом. Россия была для него хотя и Восточной Европой, но все же Европой, а не Азией. Восток его почти не интересовал и связи России с Азией тоже его не занимали. И напротив, он много размышлял над проблемой взаимодействия трех религиозно-социальных миров - католического, православного и протестантского. Так, он не считал европейскую Реформацию исторической аномалией, а видел в ней закономерный результат ошибочных политических стратегий католической церкви. Протестантизм был в глазах поэта неизбежным следствием движения по тому пути, который избрала для себя западная цивилизация.
Тютчеву принадлежит оригинальная геополитическая концепция. Он считал, что политическая история народов, цивилизаций и государств одухотворена высоким смыслом, поскольку она вершится не столько усилиями людей, сколько волей Провидения. В исторической судьбе России он видел немало загадочного, неординарного и многообещающего. В присущих ее культуре сочетаниях житейской повседневности с православной обрядовостью Тютчев усматривал много поэзии, которую, как он полагал, может заметить и прочувствовать только русское сердце.
В сознании Тютчева господствовала формула <в Россию можно только верить>. Российская действительность вызывала у него смешанное чувство горечи и жалости, поскольку он повсюду видел знаки разложения. Уже одно то, что в правительственных сферах бессовестность достигла чудовищных размеров, наводило его на тяжелые и мрачные раздумья. Он писал о том, что власть в России не признает и не допускает иного права, кроме своего, бюрократического. И это право исходит не от Бога, а от материальной силы самой бюрократической машины. Видя, что Россия движется к пропасти не от излишней пылкости и не от нерадения, он время от времени переживал озарения, которые только по внешнему виду выглядели как стихотворения, но по своей сути имели глубоко мистическую природу. Это позволило русскому мыслителю Даниилу Андрееву причислить Тютчева к разряду <поэтов-вестников>, таких, как Достоевский, Мусоргский, Чайковский, Блок и др. <Вестничество> - это, согласно Андрееву, соединение художественной гениальности с высочайшим уровнем духовности. <Вестник> - рупор Бога, говорящего через него с людьми языком поэтических образов. У <вестника> обострено духовное зрение. Он обладает даром созерцания грядущих исторических трагедий и стремится предупредить народы о подстерегающих их демонических безднах. О наличии этого дара у Тютчева говорят его стихотворения, в которых он как бы прозревает страшную участь России, поджидающую ее в будущем:
Ужасный сон отяготел над нами,
Ужасный, безобразный сон:
В крови до пят мы бьемся с мертвецами,
Воскресшими для новых похорон.
Осьмой уж месяц длятся эти битвы,
Геройский пыл, предательство и ложь,
Притон разбойничий в дому молитвы,
В одной руке распятие и нож.
И целый мир, как опьяненный ложью,
Все виды зла, все ухищренья зла!..
Нет никогда так дерзко правду Божью
Людская кривда к бою не звала!...
И этот клич сочувствия слепого,
Всемирный клич к неистовой борьбе,
Разврат умов и искаженье слова -
Все поднялось и все грозит тебе.
О, край родной! - такого ополченья
Мир не видал с первоначальных дней:
Велико, знать, о Русь, твое значенье!
Мужайся, стой, крепись и одолей!
Это описание катастрофы, оказавшееся, по сути, пророческим, напоминает сон Раскольникова из эпилога романа Ф. М. Достоевского <Преступление и наказание> и связывает поэзию Тютчева как с временами Иоанна Богослова, так и с нашим временем.
Христианская мысль
Добавьте свой комментарий