Регионы против государств – главная коллизия XXI века?
В категориях: События и вести
Даниил Коцюбинский
В начале 90-х гг. XX века наступил этап великого международного переформатирования. Рухнула биполярная модель (USA vs USSR), резко ускорился процесс глобализации, качественно возросла интенсивность миграционных потоков.
Национальные государства в новых условиях вдруг оказались сразу под «двойным прессом» – «сверху», со стороны надгосударственных структур и транснациональных корпораций, и «снизу», со стороны этно-территориальных сообществ, стремящихся к политической эмансипации. И сразу же стало ясно: главные международные акторы - национальные государства, царившие на протяжении всего XX столетия, - начинают превращаться в геополитический анахронизм. Обо всем этом на рубеже Миллениума почти «хором» стали говорить наблюдатели во всем мире.
В 1995 году Кеничи Омае опубликовал книгу под названием «Конец национального государства. Подъем региональных экономик», в которой предрек повсеместный упадок государств-наций в XXI веке и создание на их месте «естественных экономических зон» и «региональных государств», которые уничтожат мощь прежних национальных столиц[23].
Риккардо Петрелла предположил, что к середине XXI века такие нации-государства, как Германия, Италия, Соединенные Штаты, Япония, не будут более цельными социоэкономическими структурами и конечными политическими конфигурациями. Вместо них такие регионы, как графство Орандж в Калифорнии, Осака в Японии; район Лиона во Франции, Рур в Германии, уже приобретают и, в конечном счете, приобретут главенствующий (над нынешним центром) социоэкономический статус[24].
По мнению сингапурских экспертов, высказанному в те же годы, в конце XXI столетия Китай также должен будет распасться на сотни государств масштаба Сингапура[25].
«Концепция нации находится под ударом с множества сторон...» - констатировал Дэвид Риифф в статье «Второй Век Америки? Парадоксы Державы». «Возможно и даже вероятно, - продолжал он, - что первые десятилетия после наступления Миллениума будут одновременно и продолжением Американского Века, и наступления эры, в которой ускорится эрозия мирового порядка, построенного на системе государств»; «Новые условия мировой торговли и (в меньше степени) растущее движение бедных людей в направлении богатого мира – вот лишь два из наиболее очевидных примеров тех путей, посредством которых подрывается «Мы» традиционных национальных государств»[26].
Мысль о прогрессирующей глобализации и властном проникновении международных трендов вглубь организма современных государств подтолкнула Вольфганга Райнеке к тезису о том, что национальные государства скоро превратятся в функционально бесполезный анахронизм: «Анархия международных отношений (о чем писал когда-то Гоббс) не будет больше гарантировать крепость суверенитета в собственном государстве. Это изменение лишает внешний суверенитет его функционального значения. Национальные государства как внешне суверенные акторы в международной системе останутся принадлежностью прошлого»[27].
Особо сильное впечатление на воображение политологов 90-х произвел фактор транснационально функционирующих корпораций, в деятельности которых ясно различалось стремление манипулировать национальными государствами в своих глобальных коммерческих интересах.
«Правительство более не обладает монополией легитимной власти над территорией, внутри которой оперируют корпорации, о чем свидетельствует возрастающий охват их регулирующих и налогово-арбитражных функций. Если попробовать прозондировать будущее… национальных государств, - резюмировал Вольфганг Райнеке, - следует признать, что глобализация покончила с их монополией на внутренний суверенитет, который некогда гарантировался территорией»[28].
«Как возможно поддерживать авторитет государственной власти в век телеграфа, - риторически восклицал Дэвид Риифф, - когда руководство самых процветающих кампаний настаивает на том, что фундаментальной реальностью Интернета является то, что никто не несет ответственности [за публикуемый контент]? И как в эпоху массовой миграции может сохраняться слияние государственной власти и националистической мифологии?..»[29].
«Децентрализация знаний, - подытоживал Пол Кеннеди, - работает в пользу индивидуумов и компаний, а не в пользу наций». И также выносил безапелляционный диагноз-приговор: «Кризис окружающей среды, рост мирового населения, неконтролируемая переливаемость нашей финансовой системы ведут к тому, что государства попросту входят в состояние коллапса»[30].
Алармистские прогнозы политологов и политиков 1990-х гг. и сбылись, и не сбылись одновременно.
С одной стороны, национальные государства оказались достаточно гибкими и упругими системами. Они смогли весьма успешно адаптироваться к процессу глобализации. Прежде всего, им это удалось сделать за счет вступления в разного рода надгосударственные и транснациональные структуры, но во многих случаях – также за счет частичной регионализации - «деволюции».
Сохранению национальных государств как иерархически выстроенных легитимных силовых акторов в начале XXI века способствовало также усиление международной напряженности, частично возродившей архетипы времен «холодной войны». Ключевую роль здесь сыграли, прежде всего, резкий взлет боевого исламизма и четко обозначившееся стремление Китая к ускоренному превращению в «сверхдержаву № 2».
В то же время национальные государства сохранили себя не только за счет умелой адаптации к новому политическому ландшафту и частичной реанимации паттернов «великого идеологического противостояния», но и благодаря негласной капитуляции перед транснациональным финансовым капиталом.
С особой наглядностью это проявилось в момент кризиса 2008-2009 годов, когда во имя спасения глобального бизнеса были принесены в жертву даже некоторые из священных коров неолиберализма. Например, из средств госбюджетов крупнейших национальных государств в тот момент была оказана широкая помощь банкам и корпорациям. Тенденция приспособления политики национальных государств к нуждам транснациональных корпораций сохранилась и в дальнейшем.
Политическая капитуляция национальных государств перед международной финансовой анархией – этот сюжет в итоге оказался в центре международной протестной активности. По сути, сегодня конкурируют две глобальные анархии - анархия Occupy и анархия Wall Street. Только у Wall Street есть политический слуга – национальное государство. А у Occupy вместо собственного слуги (или хотя бы теоретической модели такого слуги) есть лишь наивное желание докричаться-достучаться до чужого лакея.
Таким образом, опыт начала XXI века внес существенное уточнение в аналитические рассуждения 90-х. Проблема национального государства оказалась не в том, что оно угодило между «молотом» локального и «наковальней» глобального, а в том, что национальное государство де-факто сделало стихийный выбор в пользу второго, принеся локальные и частные финансово-экономические интересы в жертву Молоху глобализации. В итоге национальное государство радикально оторвалось от интересов большинства граждан – став де-факто агентом финансовых корпораций, а не гражданского общества. Причем с особой яркостью это проявилось на примере наиболее крупных государств – США, Германии, Японии, Франции, Великобритании, Китая, России и др.
Сегодня все мы являемся свидетелями гибели мифа XX столетия - о том, что «правовое государство» - самый надежный защитник интересов рядовых граждан. Практика эпохи глобализации свидетельствует о том, что чем более высоким и многоэтажным оказывается государственный небоскреб, тем меньше он реагирует на движение «социальных микробов» - граждан у своего подножья и тем больше зависит от глобальных ветров, обдувающих его вершину. «Докричаться» до такого небоскреба снизу – невозможно по определению.
И наоборот – чем менее вертикально вытянута и массивна государственная постройка, чем она ближе, условно говоря, к формату греческого полиса, а не Римской империи, тем больше у граждан шансов не только быть услышанными властью, но поставить ее от себя в жесткую зависимость.
Из этой логики вытекает мысль о том, что чем большим оказывается удельный вес «одноэтажных» государств, тем больше шансов у глобальной мировой экономики выйти из деструктивной фазы анархических колебаний, сопровождающихся суперобогащением суперменьшинства и одновременной эрозией среднего класса, - и нащупать путь для устойчивого развития в XXI столетии.
Иными словами, регионалистский вызов традиционной национальной государственности не только не противоречит глобальным трендам современности, но прямо с ними коррелирует.
Феномен взаимопроникновения и взаимной комплементарности глобального и локального (регионального) Роланд Робертсон еще в 1990-е годы обозначил термином «глокализация»[31].
Яркий пример успешно развивающегося процесса глокализации – объединенная Европа, где транснациональная интеграция происходит на фоне регионализации («деволюции») национальных государств. При этом дискурс о «Европе регионов» с самого начала существования Евросоюза находится в перманентном конкурентном диалоге с дискурсом о «Европе наций» и постепенно отвоевывает у него все новые позиции.
О «кризисе национальной идентичности», который развивается в странах Запада, в середине 2000-х, незадолго до своей кончины, говорил в интервью газете Le Figaro и патриарх мировой политологии Сэмюэль Хантингтон.
Этот кризис, переживший на протяжении последних 20 лет периоды подъема и спада, в последнее время опять обострился во многих странах.
С конца 2011 года вновь активизировались разговоры о создании на севере Италии независимого государства Падания, идею которого отстаивает Лига Севера.
В апреле 2012 года была предпринята попытка сбора подписей за отделение области Ломбардия и присоединения ее к Швейцарии. Пример североитальянского сепаратизма, к слову, ярко демонстрирует, что у сецессионизма могут быть не только этно-конфессиональные (что, конечно, встречается чаще), но и чисто гражданские корни.
Не утихают дискуссии о возможном распаде Бельгии на Фландрию и Валлонию. По-прежнему актуальны темы гипотетической сецессии Корсики, Страны Басков и Северной Ирландии. Несколько лет назад каталонцы (вскоре после того, как такого же признания добились граждане канадской провинции Квебек) официального утвердили себя в качестве «нации».
На карте Европы в начале XXI века появились еще два «одноэтажных» государства регионального типа: Черногория и Косово. На 2014 год Шотландской национальной партией, находящейся в этой стране у власти, намечено проведение референдума о государственной независимости (Лондон, впрочем, настаивает на том, чтобы этот референдум прошел еще раньше – в 2013 году).
Даниил Коцюбинский, Глобальный сепаратизм как преодоление «конца истории»,
Добавьте свой комментарий