Реформация как общехристианский проект
В категориях: Общество, Церковь и власть
Черенков М. Н.
Реформация, понятая как способ возврата к «чистому Евангелию», прорыв через опосредующие этапы истории (средние века) назад, во времена апостолов, возвращение к истокам христианства означает не только историческое движение, имевшее место в далеком XVI столетии и ушедшее в прошлое без возврата. Реформация должна быть истолкована, прежде всего, как принцип духовной жизни каждого христианина и церкви в целом. Вспомним, в чем заключались основные реформаторские тезисы: свобода личного исповедания; доступность и понятность Библии для каждого; простота и сердечность поклонения. Не стоит специально доказывать, что указанное является общим достоянием христиан всех конфессий. Историческая миссия протестантизма заключалась лишь в утверждении данных принципов как главных, в отделении важного от второстепенного, в очищении христианского вероучения от наносного и временного (Лютер часто употреблял столь модное ныне у постмодернистов слово «различение» — осмысление различий, разграничение, например в проповеди «О необходимости различения между Законом и Благодатью»).
Сергей Аверинцев напоминает об опыте совместной веры, который может объединить лучше, чем экуменические проекты: «испытания советского времени давали шанс отыскать путь к самой сути, а через это — к утраченному единству». Так, в сталинском ГУЛАГе православный философ Лев Карсавин принял причастие у католика; а другой молодой католический священник причащал умирающего лютеранина, говоря вместо «Веруешь ли ты в Святую Католическую Церковь?» — «Веруешь ли ты в Церковь, которую основал Спаситель?» Это было понятно для всех и конфессиональные границы отчуждения исчезали.
Таким образом, Реформацию можно рассматривать как принцип духовной жизни, общий для всех христиан, в том числе и относящих себя к православной традиции. Тем более такое толкование применимо к Вселенской церкви, которая постоянно реформируется — очищается, освящается, обновляется. В этом смысле даже православные богословы говорят о «перманентной реформации» — непрекращающемся изменении, усовершенствовании.
Протестантизм не представляет угрозы для догматических основ православной веры и может рассматриваться как критический метод богословия, общий для всех конфессий. Поэтому речь должна идти не столько о богословской несовместимости, сколько о различии в методах и формах проповеди. Так протестантизм ставит задачу актуализации, пере-открытия христианства для данного времени, пространства, народа. Понимание того, что протестантизм — не иная вера, но иное выражение общей, единой веры, должно способствовать преодолению многих стереотипов, изживанию враждебности.
Постхристианский мир в своем тотальном отрицании авторитета Церкви проверяет на прочность христианское единство и себетождественность. Перед вызовом ситуации «пост» история разделений и недоразумений теряет всякий смысл. И тем большую актуальность приобретает протестантский призыв «Назад к истокам!» Только в обращении через историю к первохристианскому единству возможно утвердить христианскую идентичность в постхристианском мире. Первохристианство — точка опоры, вненаходимости и внедосягаемости для постхристианства, угрожающего все новыми межконфессиональными конфликтами.
Указав на непреходящее значение Реформации, нужно отметить и присутствие многих опасностей, подстерегающих современный протестантизм. Прежде всего, угрожает мнимая самодостаточность. Так, легко поверить в то, что на все вопросы у нас уже есть универсальные ответы, что мы лучшие и самые правильные, да и ведем-то мы свою историю чуть ли не от Иоанна Крестителя — «первого баптиста». Поэтому незачем изучать «таких сложных» отцов церкви, знакомиться с глубокими сочинениями православных богословов. Гораздо проще отмахнуться от первых как от устаревших и непонятных, а вторых не читая заклеймить как кресто-, иконо-, а следовательно, и идолопоклонников.
Конечно же, подобная бравада по поводу исключительности и самодостаточности — явное недоразумение. В истории церкви «принцип реформации» был известен задолго до Яна Гуса и Мартина Лютера. Не они открыли его, и не собственностью протестантов он является. Отсюда необходимость смирения, ясного осознания своего скромного, хотя и ответственного места в истории. В дискуссии, начатой реформаторами, реформировались и другие конфессии. Реформаторский импульс изменил всю историю. То есть Реформация не ограничивается конфессионально рамками протестантизма, она — принцип и достояние вселенского христианства. Это означает большую ответственность — продолжить начатое дело не ради своей конфессии и не ради полемики с другой традицией, но для общего торжества единого Христа в Его единой соборной церкви.
Внутренние противоречия Реформации
Проект Реформации порождает импульсы, которые преодолевают рамки традиционного протестантизма и вызывают противоречивые толкования. В частности, можно обозначить два направления в реформационных процессах: становление зрелого индивидуализма и дальнейшая секуляризация мира. В отношении первого современные авторы, например Л. Дюбуа и А. Рено, напоминают, что для истории Запада судьбоносным стал переход от «холистического» типа общества к «индивидуалистическому»; решающую роль в этой трансформации сыграл протестантизм с его принципами «равенства всех перед Богом» и «всеобщего священства». Как предупреждает философ-консерватор Гюнтер Рормозер, если силы, осуществляющие этот процесс, полностью развернутся, наступит тотальная «приватизация» христианства, оно будет рассматриваться исключительно как сугубо личное дело каждого человека.
Что же касается второго направления, исследователи в поисках причин тотальной секуляризации современного мира обращают внимание на то, что самой секуляризированной зоной планеты считается север Европы, где абсолютное большинство населения номинально принадлежит евангелическо-лютеранской церкви, а также специально выделяют феномен «латентной секуляризации», который наблюдается в США (горизонтализация деятельности церквей как социальных институтов, смещение акцентов с миссионерской и культовой практики на гуманитарную, образовательную, культурную сферы) .
Но не меньшей опасностью для протестантизма является его консервация. А.Ф. Лосев увидел в истории протестантизма признаки стагнации и реакции: если Лютер еще обладал достаточно живыми и яркими христианско-моралистическими эмоциями и достаточно глубокими общественно-политическими взглядами, а Мюнцер прямо стал настоящим революционером и погиб как один из вождей крестьянского движения 1525 г., то Кальвин оказался представителем столь мрачного и моралистически неприступного христианства, столь аскетического и далекого от живой общественности пуританства, что даже получил кличку Accusativus — термин, указывающий не только на определенную грамматическую категорию, но и связанный с понятием обвинения. Кальвин всех и вся на свете обвинял в недостаточной морали, в плохом поведении, в христианском недомыслии. И тут уж не было ни малейшего намека на какую-нибудь эстетику или искусство. Мрачный пуританизм, исходя из самых либеральных и даже революционных источников, в конце концов оказался крайним противником всякого гуманизма и свободомыслия и, можно сказать, столпом реакции. Почти на каждом деятеле Реформации можно проследить, как первоначальный пламенный взлет духа постепенно переходил в свою противоположность и завершался «какой-то суровой и неподвижной метафизикой».
Здесь вспоминаются и слова П. Флоренского о том, что протестантизм — это «общение в понятиях». Очевидно, в этом смысле современному же человеку более близко общение с Богом по-православному — через прикосновение, слух, вкус, обоняние. Т.е. в отношениях «по понятиям» утрачивается непосредственность чувства, радость встречи, живое общение, телесность («реальность»).
Об этом же говорил и О. Бенеш: «живой дух ранне-реформационного движения застыл в новом догматизме. Это соответствовало историческому процессу, происшедшему в действительности. Протестантизм вступил в свою схоластическую стадию».
Альманах БОГОМЫСЛИЕ, № 11, 2007
Добавьте свой комментарий