Что такое совесть: христианское прочтение
В категориях: События и вести
Йохем Даума
Под совестью мы понимаем некую инстанцию в человеке, ставящую его перед собственными решениями, которые были или должны быть приняты, и оценивающую их либо отрицательно, либо положительно. Этим, однако, еще ничего не говорится о содержании совести, поскольку оно может быть весьма различным. Здесь лишь утверждается, что человек осознает самого себя и что он выносит суждение о своем собственном поведении либо до совершения поступка, либо после. Эти два момента (до и после) передаются классическими терминами: conscientia antecedens, судящая о решениях, которые должны быть приняты, и conscientia consequens, судящая об уже принятых решениях.
В Ветхом Завете мы не встречаем понятия «совесть». Разумеется, то, что оно обозначает, там есть. Но то, что мы называем словом «совесть», в Ветхом Завете может обозначаться как «сердце». Когда Бог собирается наказать свой народ изгнанием, он говорит: «Оставшимся из вас пошлю в сердца робость... и шум колеблющегося листа погонит их, и побегут...» (Лев. 26:36). Он даст им в изгнании трепещущее сердце (Втор. 28:65).
Уже из Ветхого Завета явствует, что такие понятия, как совесть, окружающая среда, время и развитие, тесно связаны между собой. Когда Авимелех, царь Герарский, был во сне предупрежден, чтобы он не касался Сарры, жены Авраама, он ответил, что сделал это в простоте сердца своего (Быт. 20:5). Мы бы сказали, с чистой совестью. Обратим внимание на то, что совесть не тревожит Авимелеха из-за того, что он взял женщину. Он мог сделать это с чистой совестью, ведь и сам Авраам был многоженцем (Быт. 25:1-3). Если бы мы сейчас действовали в подобном духе, совесть беспокоила бы нас! Наша совесть выступает против полигамии. Уже этот пример показывает, что совесть не имеет неизменного содержания.
В Новом Завете, где уже встречается слово, обозначающее совесть (suneidèsis), еще более очевидно, что совесть не является постоянной величиной и что она может функционировать самым различным образом: хорошо, недостаточно, ошибочно. Павел может сказать, что он «ничего не знает за собою» или, в другом переводе, что у него ничего нет на совести. Но, сразу же прибавляет он, «тем не оправдываюсь» (1 Кор. 4:4). Мы можем ничего плохого не знать за своей совестью, но это не оправдывает нас перед Богом. Совесть — это относительное понятие, всегда подвергаемое суду Божьему.
То, что в Новом Завете говорится о немощной совести, также подтверждает ее изменчивость и погрешимость. Есть люди, говорит Павел, еще признающие идолов. Поэтому они не решаются есть мясо, которое прежде было идоложертвенным в языческих храмах, а затем продавалось на рынках Коринфа. Если бы они ели его, то совесть их, будучи немощна, осквернилась бы этим (1 Кор. 8:7,10,12). Одна совесть может этому противиться, другая — нет (1 Кор. 10:28,29). Павел указывает Тимофею на то, что христиане, отпавшие от веры, сожжены в совести своей (1 Тим. 4:2). У них нечистая совесть, и действуют они вопреки всему тому, чему они раньше учились. Как ум, так и совесть могут быть осквернены (Тит. 1:15). Из сказанного с достаточной ясностью видно, что, если ум расстроен, совесть не может оставаться незапятнанной.
Таким образом, к совести нередко можно предъявить претензии. Разумеется, мы не должны считать ее чем-то священным, и уж совсем нельзя относиться к ней как к чему-то непогрешимому. Нам нет места в храме, в котором человек пребывает вместе с Богом. В силу этого вряд ли можно признать удачной передачу буквального значения слов suneidèsis или conscientia как «совместное знание с Богом». Правда, именно такое понимание встречается весьма часто, например, у Кальвина, который называет совесть «как бы посредствующим звеном» между Богом и людьми. Слово же «с» очень просто можно отнести к самому человеку: знание с самим собой, осознание собственных представлений и поступков.
Старая классификация
Из опыта мы знаем, что сама по себе любовь не руководит нашими моральными поступками. Нам требуется большее. Другой инстанцией, на которую нередко указывают как на руководство, является совесть. О функции совести написано чрезвычайно много, особенно в прежние века. И тем не менее мы продолжаем задавать себе важный вопрос, может ли наша совесть оправдать тот поступок, который мы хотим совершить. С чем именно мы имеем дело, когда говорим о совести?
Начнем с классификации, возникшей в средневековой схоластике и проводившей различие между synteresis и conscientia. Термин synteresis имеет необычное происхождение. Отец церкви Иероним (ок. 347—419) в своем комментарии к Книге Иезекииля писал о четырех существах, описанных в главе 1 этой книги: о человеке, льве, тельце, и орле. С этим он связывал определенного рода антропологию. Так, человек, лев и телец выступали, соответственно, как ум, воля и страстное желание, в то время как парящий над всем орел был совестью (conscientia), которая, наделенная божественным озарением, могла оказывать регулирующее воздействие на ум, волю и страстные желания. Слово synteresis связано с глаголом syntèrein, имеющим значение «сохранять». В таком случае synteresis можно рассматривать как хранителя заповедей Божьих в жизни человека. После долгого забвения слово это в Средние века приобрело весьма важную функцию. В то время под ним понимали свет природы, направляющий человека к добру и удерживающий его от зла. Synteresis рассматривали как способность, присущую человеку, которая помогает ему безошибочно определять основные принципы, лежащие в основе его поступков.
Но как объяснить, что человек, вооруженный такой замечательной способностью, мог заблуждаться? По мнению богословов, дело не в synteresis, продолжавшей считаться непогрешимой, а в том, как она применялась по отношению к реалиям быта. Ответственность за это возлагалась на conscientia — латинский эквивалент слову «совесть». Вот здесь-то (в conscientia) человек и мог заблуждаться.
То, чего еще не знал Иероним, мы встречаем уже у Александра из Гэльса, Фомы Аквинского и др. Совесть, по их мнению, включает в себя два элемента: непогрешимое ядро в synteresis и применение в conscientia, которое может оказаться ошибочным. Это применение, по мнению богословов, соответствовало категорическому силлогизму. Силлогизм состоит из двух суждений — большего (с большим содержанием), меньшего (имеющего меньшее содержание) — и заключения. Постараемся на нескольких примерах объяснить, о чем здесь идет речь.
Большее суждение: все грешники должны умереть. Это знает каждый человек; осуждение на смерть вследствие греха известно из synteresis. Меньшее суждение: я грешник. Заключение: я должен умереть. Это заключение, примененное по отношению к себе самому того, что в общем знает synteresis, является conscientia.
Еще пример:
Большее суждение: «Жив Господь! достоин смерти человек, сделавший это». Это говорит Давид Нафану (2 Цар. 12:5). На эту мысль его наводит synteresis. Меньшее суждение: «Ты — тот человек», — говорит Нафан Давиду (12:7). Заключение: «Согрешил я пред Господом», то есть, я достоин смерти, говорит conscientia Давида (12:13).
Synteresis не способна заблуждаться, утверждалось в Средние века, но conscientia способна, потому что человек часто ошибается, применяя общий принцип в частном случае. Однако здесь церковь предложила свою помощь. Священник, находясь в исповедальне, мог вынести свой вердикт по всем вопросам, имеющим отношение к совести (casus conscientia).
Здесь мы приблизились к одному из корней казуистики. Человек может заблуждаться, но, к счастью, у церкви есть специалисты, которые с помощью справочников по казуистике могут отыскать пути выхода из трудного положения!
Не только в Средние века, но и много позже не прекращались толки о непогрешимом ядре в synteresis человека. Протестантская неосхоластика заимствовала идею различия между synteresis и conscientia и продолжала пользоваться ею вплоть до сравнительно недавнего времени.
Йохем Даума, Введение в христианскую этику
.ру
Добавьте свой комментарий