Европейский гуманизм versus традиции
В категориях: Политика, экономика, технология
Андрей Буровский
Общества, основанные на идеях прогресса, развития и гуманизма рождаются исторически поздно на северо-западе Европы. Здесь знание и успешность важнее следования традиции. Остальные общества Земли оказываются в положении "догоняющей модернизации" В них продолжает господствовать культ традиции.
Но если рефлексия по поводу традиции отсутствует, а сама традиция фактически сакрализуется, уже не надо удивляться — жестокость, содержащаяся в традиции, не замечается.
В частности еще и потому, что для традиции личность не существует вне общины или корпорации "своих". Гибель части "своих" (а уж тем более "чужих") вполне может быть чем-то, что стабилизирует положение этой общины и корпорации, позволяет ей достигать своих целей. И если даже у другой общины цели совершенно иные, она вполне лояльно относится к тому, что другая традиция для своих целей губит часть "своих"; — дело житейское.
Гуманизм, — достаточно специфическое европейское "изобретение", заставляет видеть не традицию — то есть некую совокупность людей, поступающих неким образом. Не общину, то есть некий надчеловеческий, надличностный организм. По крайней мере наряду с объединениями людей, еще и самого человека, и вполне допускать, что человек имеет полное право не участвовать в действиях "всех", не разделять общественных представлений, и не отдавать свою жизнь во имя функционирования этого общественного целого.
Скажем, народы Северного Кавказа традиционно считали нормой угон друг у друга скота, кражу девиц, торговлю рабами. Угон скота и кражу девушек — веселым молодечеством и полезнейшим видом спорта, без которого мальчик попросту не вырастет мужчиной. Торговлю рабами — еще экономичным, выгодным, и в высшей степени почтенным занятием.
Для европейца все эти действия — скорее всего попросту тупое зверство; но всякая попытка говорить о зверстве, которое повседневно и привычно творится в набеге, вызывает у них только пожимание плеч: "Ну, генерал, ты сумасшедший".
Такого рода конфликт "дурака" и "сумасшедшего" великолепно описывает Ю.М. Лотман, в весьма своеобразной форме: "Человек строит свой образ животного как глупого человека. Животное образ человека — как бесчестного животного.... В "нормальной" ситуации животные совсем не стремятся контактировать с человеком, хотя бы даже с целью его поедания: они устраняются от него, в то время как человек с самого начала как охотник и зверолов стремился к контактам с ними. Отношение животных к человеку можно назвать устранением, стремлением избегать контактов. Приписывая животным человеческую психологию, это можно было бы назвать брезгливостью. Скорее, это стремление инстинктивно избегать непредсказуемых ситуаций, нечто похожее на то, что испытывает человек, сталкиваясь с сумасшедшим" (1).
Но ведь точно такой же конфликт возникает вообще при всяком столкновении аграрно-традиционной и урбано-сциентистской культур. Можно сколько угодно осуждать колониализм, но это воспроизводится постоянно, как нормальное положение вещей: "колонизаторы" постоянно обнаруживают в традициях жестокость и грубость, которых там вовсе не замечают сами "туземцы".
"Сумасшедшие" колонизаторы пытаются изменить традиционное общество и помочь жертвам того, что они считают жестокостью (сплошь и рядом их действия совершенно неудачны, но это уже другой вопрос). "Глупые" туземцы бешено сопротивляются, отказываясь видеть изъяны в том, что завещано мудрыми предками.
В наше непростое время сомнения в существовании "векторного развития", прогресса и совершенствования общества (в том числе и прогресса морали) заставляет и многих западных людей очень плохо относиться к колониализму. Колониализм — это вторжение в жизнь суверенных народов! Суверенных народов, чьи обычаи и нравы ничем не хуже европейских!
В современном мире колониализм трактуется вполне однозначно — как акт агрессии, вторжения в чужие дела, и в конечном счете — как совершенно аморальное и крайне жестокое деяние. С этим можно только согласиться, пока мы рассматриваем отношения народов и государств, не "опускаясь" на уровень более частных интересов и отношений — на уровень интересов и отношений отдельных этнокультурных групп или отдельных людей. Но при более близком рассмотрении проблемы, если "опуститься" на уровень более частных взаимоотношений, картина вырисовывается другая. Не более благостная, но несравненно более сложная.
В числе всего прочего, колониализм оказывается и наиболее жестким, самым "обнаженным" из возможных выступлением нововременного гуманизма против повседневной, бытовой жестокости традиционного общества. То есть по отношению к индусскому обществу в целом, по отношению к государствам Великих Моголов и племени кхондов колониализм творит насилие. Ничуть не меньшее насилие обрушивается на политическую а порой и на культурную элиту "колонизуемых" обществ.
Интересный факт: конфликт "дурака" и "сумасшедшего" возникает между британцами и всем идусским обществом в целом, включая и его самые "цивилизованные" страны и народы. Британцы для индусов — странные и неприятные безумцы, опасные смутьяны, которые не знают священных книг, едят говядину и пьют спиртное, "а потом еще чего-то хотят". В системе традиционных представлений, для индусского брамина британцы были и остались просто нелюдью, которая никогда и ни при каких условиях не может встать рядом с теми, кто "право имеют".
А британцы, даже наведя на берег Индии корабельные орудия, были способны допустить хотя бы некоторых индусов в свое общество. Пройдет столетие, и в XIX веке появится множество англо-индусских метисов, которым британское общество отведет место в своей системе отношений. Различие, как хотите, не в пользу традиционной культуры (при всей непривлекательности колониализма).
И получается, что как ни плох и как не страшен колониализм, до какой бы степени не был он морально неприемлем на рубеже ХХХ тысячелетия, а он несет право на человеческое отношение сотням тысяч (в Гатах), а в масштабах индийского субконтинента — десяткам миллионов человеческих существ. В конце концов, "неприкасаемые" только после завоевания Индии британцами узнали, что и они, оказывается, полноценные люди, обладающие некими неотъемлемыми свойствами и вытекающими из этого факта правами.
Справедливости ради — европейцы постоянно оказываются более агрессивны именно по отношению к традиции. Гуманизм заставляет их требовать такого отношения к личности, которое просто исключает дальнейшую жизнь традиции (будь то веселый набег лезгин, навахов или бедуинов, или жертвоприношение Великой богине или столь же великому богу).
Очень характерно, что и к принесению в жертву мерия (особая социальная группа в индийском племени кхонда) индусы "с равнин" были глубоко равнодушны, — при том, что давно и хорошо знали об этом обычае. Но ни бенгальские навабы и маратхи, к которых переходили из рук в руки Гаты и вся историческая область Орисса; ни раджи народности ория, которым и платили дань кхонды, никогда даже не пытались остановить человеческие жертвоприношения. Они были вполне лояльны к кхондам как народу, имеющему свои обычаи, но эта лояльность оборачивалась дикой жестокостью по отношению к мерия. Людей зверски убивали буквально на глазах, под совершенно равнодушными взглядами людей, у которых достало бы сил предотвратить их смерть... при наличии такого желания.
Но у индусов желания не было, поскольку просто не было набора представлений, который позволил бы им возмутиться, испытать отвращение и шок — да такие сильные, чтобы ввязаться в длительную и жестокую войну. Традиция не способна усмотреть жестокости в самой себе, но она, как правило, не может увидеть ее и в другой традиции. Любому наблюдаемому безобразию легко даются объяснения типа "это вера у них такая" или "обычай их такой", и это звучит совершенно убедительно. Традиционное общество равнодушно к судьбе низов другого традиционного общества, его изгоев и неудачников. А к "чужим" бунтарям и правдоискателям относится примерно так же, как и к своим — как к справедливо наказуемым нарушителям общественной гармонии.
Следует признать, что индусы — и чиновники Великих Моголов, и верхушка народности ория — оказались несравненно "толерантнее" британцев, и проявили несравненно больше уважения к местным традициям и обычаям... благодаря чему и было принесено в жертву несколько тысяч (или десятков тысяч) человек, и задушено примерно столько же новорожденных детей. Которые вполне могли бы остаться в живых, будь индусы "с равнин" менее толерантными, более агрессивными людьми, более склонными вмешиваться в чужие дела.
Ни черкесы для турок, ни кхонды для ория — вовсе не глупцы, которых надо просвещать. А турки и индусы "с равнин" вовсе не рассматриваются черкесами и кхондами как непостижимые безумцы, с которыми и говорить-то нечего.
В наше время принято... (я чуть не написал — модно) выступать в роли защитников традиции и подчеркивать отрицательную роль ее разрушителей или врагов. Противопоставление "чистых душой" людей патриархального общества и корыстолюбивых, злых, жестоких "прогрессен-махеров" стало навязчивым штампом.
Но получается — агрессивность колонизаторов и их неуважение к традициям оборачивается пафосом выступления против привычной и потому как бы "незаметной" жестокости.
Думаю, у нас появляются серьезные причины сделать небольшое дополнение к закону техно-гуманитарного баланса, которое можно сформулировать примерно так: достигнув некоторого уровня нравственного развития, общество органически не способно мириться с тем, что другие общества еще не достигли этого уровня. И навязывает другим обществам достигнутый уровень даже силой оружия.
Действительно: и русские на Кавказе, и британцы в Индии сравнительно легко мирятся с тем, как местное население обрабатывает землю или как оно строит дома или загоны для скота. Но вот с нарушениями уже в принципе достигнутого уровня гуманного отношения к личности общество оказывается совершенно неспособно примириться. И русские и британцы воспринимают отступления от этого уровня буквально как личное, касающееся персонально всех, оскорбление.
Литература
1. Лотман Ю. М. Культура и взрыв. И., 1993. С. 50–51.
Андрей Буровский, Европейский гуманизм versus традиции, «Нева» 2012, №12
.ру
Добавьте свой комментарий