Наука и религия: от конфронтации – к диалогу и даже пониманию
В категориях: Личность, обращенная к Богу,Наука и Бог
В настоящее время в России сложились благоприятные обстоятельства для новых подходов и разработок в рамках темы наука и религия. Тема эта, однако, имеет множество измерений, обсуждать ее следует в высшей степени осторожно, чтобы не впасть ни в плоский сциентизм, ни в бесплодный оккультизм, ни в беспринципное «богословское» соглашательство с наукой.
Естествознание изучает реальность как сущее (в модусе того, что есть), и оно выработало для этого свой собственный математический язык. Религия (в форме богословия) направлена на мир не только в интересе того, что есть, но и того, что должно быть, с соответствующей нравственной оценкой. Поэтому религия и наука лежат, вообще говоря, на разных уровнях опыта бытия. Наука видит мир как безличное сущее, религия — как творение Бога-Личности, творение, каждой вещью, как фразой, обращенной к человеку. Религия имеет здесь преимущество в том смысле, что не только познает сущее, но и дает ему оценку с точки зрения должного, истинного.
Однако наука невозможна без некоторой метафизики, донаучной мировоззренческой рамки, внутри которой выдвигаются гипотезы и предлагаются научные теории. Формирование метафизической картины — довольно загадочная вещь, но ясно, что как раз здесь человеческий разум действует как единство объясняющего и оценивающего начал, опознающее в бытии не только сущее, но и должное. Наука исходит из существования природы — совокупности всего сущего, подчиненного законам. Когда мы пытаемся представить, каков способ существования этих законов в природе, каков, так сказать, «исполнительный механизм» законосообразного поведения природных объектов, мы, как прекрасно показал Кант, приходим к идее Бога.
Однако на самом деле, как показывает тот же философ, идея Бога остается здесь лишь регулятивным принципом разума, который ищет полноты обусловленности для своих умозаключений; остается «Богом философов и ученых» (Б. Паскаль). Тем не менее существование науки и занятия наукой невозможны без этой скрытой предпосылки о существовании системы законов, Логоса, правящего миром. Эйнштейн писал:
«Я не могу найти выражения лучше, чем «религия», для обозначения веры в рациональную природу реальности (курсив мой. — В. К.), по крайней мере в той ее части, которая доступна человеческому сознанию. Там, где отсутствует это чувство, наука вырождается в бессильную эмпирию». (Эйнштейн А. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 4. М.: Наука, 1967. С. 564.)
Эту связь естествознания со всей полнотой человеческой мысли подчеркивали многие пионеры новоевропейской науки. Лейбниц говорил о так называемых архитектонических принципах разума, которые управляют не только областью естествознания, но одновременно и областью теологии, нравственности, политики, искусства и т. д. Таковыми в его системе являются, например, принцип лучшего из миров, принцип достаточного основания, принцип непрерывности, принцип изономии и др. Эти принципы обусловлены у Лейбница тем, что мир создан благим и премудрым Богом, и эта премудрость диктует, чтобы все происходило оптимальным образом, чтобы все было предусмотрено — на основании чего возникает и от чего зависит. Из истории науки известно, что принцип лучшего из миров был предтечей принципа наименьшего действия в физике — фундаментального начала современного естествознания, из которого выводятся почти все известные нам физические законы. Другими словами, представление о премудром Творце Вселенной являлось эвристической основой построения физического знания.
Аналогично и у Декарта путь к построению науки, который загорожен идолом тотального сомнения во всем, открывается только тогда, когда философ опознает достоверность существования благого Бога, который, по определению, не мог создать меня таким, чтобы я во всем ошибался. Только убедившись в существовании именно такого Творца, считает Декарт, мы можем логически безупречно строить здание науки. А без этого все «висит в воздухе», все — лишь вероятно и гадательно. Любой, даже не философствующий, ученый согласится с тем, что искать в природе закономерности можно только предполагая, что они там есть. Но это предположение влечет за собой множество других, отвечающих на фундаментальные вопросы познания: кто их туда вложил? как они там существуют? почему я уверен, что могу их познать? и т. д. Декартовское построение тем и ценно для истории человеческой мысли, что оно вскрывает все (скорее, почти все…) предпосылки познавательной установки и показывает, что без Бога здесь не обойтись. Декарт был верующим человеком, но существование Бога было для него не только предметом веры, но и предметом его метафизики. Именно в этом смысле Паскаль говорил о таком Боге — «Боге философов и ученых»…
Таким образом, мы видим, что обсуждение метафизических предпосылок научного знания8 выводит нас к богословским проблемам, пусть и проблемам естественного богословия. Этот путь соотнесения науки и религии представляется наиболее органическим и оптимальным. Именно этим путем шла философия науки XX столетия, начиная с П. Дюгема, Э. Берта, А. Койре, Т. Куна и других. Нужны не фантастические планы «синтеза науки и религии» или создания какой-то «христианской науки», обычно приводящие либо к бесплодным прожектам, либо к оккультизму, а конкретные проекты исследования метафизических предпосылок различных научных дисциплин, феноменологическое вскрытие теологической составляющей в этих метафизиках и выяснения ее значения для самой науки. Феноменология упомянута здесь неслучайно. Гуссерлевское (и Хайдеггеровское) понятие горизонта оказывается здесь в высшей степени актуальным9. Думаю, подобные исследования во многом будут перекликаться с традицией феноменологических исследований конкретных наук (А. Райнах, Д. фон Гильдебранд, М. Шелер, Р. Ингарден и др.).
Подобную методологию диалога науки и религии естественно назвать Лейбницианской, постольку этот великий немецкий ученый и философ сознательно ее развивал и многое сделал для ее утверждения. Именно эта методология обещает при ее систематическом применении не только обретение более глубокого понимания взаимоотношений науки и религии, но и определенные преимущества для стратегического научного планирования…
Ближайшим образом, по моему мнению, необходима разработка методологии для педагогики и психологии. Именно здесь, где предметом исследования является целостный человек, во всей полноте своего духовно-материального единства, традиционные методы исследования оказываются недостаточными, поскольку не учитывают роли веры и соотнесения с Трансцендентным. Религиозные традиции имеют здесь преимущество многовекового опыта, который при взвешенном и аккуратном анализе мог бы обогатить научное понимание процессов в сознании, формирующих когнитивные структуры науки.
Владимир Катасонов
Диалог науки и религии: новые ракурсы
«Государство, религия, церковь в России и за рубежом», №1 (33) 2015
Добавьте свой комментарий