Наука и христианство: перекличка ценностей и пределы возможностей
В категориях: Личность, обращенная к Богу,Наука и Бог
Как деятельность наука — мы говорим сейчас, в основном, о естествознании — представляет собой желание познать мир. Это желание двойственно по своей природе. В нем есть прагматическая, прикладная составляющая — желание познать, чтобы использовать это знание для облегчения и улучшения жизни на земле. Но есть и другая, более глубокая и бескорыстная составляющая — стремление к знанию самому по себе, радостное изумление, удивление перед премудростью мира, удивление, служащее, по Аристотелю, началом философии (и значит, науки). В разные времена, в разных цивилизациях эти две составляющие по-разному акцентированы. Так, античная цивилизация строит удивительно гармоничное и обширное здание науки, почти не заботясь о ее прикладной стороне. В новоевропейской же цивилизации прикладное значение науки утверждается с самого начала («знание — сила» Ф. Бэкона; «Фаустовский дух» и т. д.).
Религия как деятельность, как способность также отчасти направлена на познание мира, но в мире она постоянно видит — и хочет видеть! — отражение Творца этого мира: понять связь явлений этого мира как проявление воли Бога, участие Провидения в мировой истории. Мы, естественно, говорим здесь о теистических религиях и, в главном, о христианстве. За всеми мировыми событиями вера хочет видеть волю Бога — Личности, видеть послания, обращенные к личности человека. Не вечные законы природы хочет открывать вера в мире, как это делает наука, а проявления Живого Бога. В этом смысле вера существенно исторична: она познает историю взаимоотношений Бога и человека во времени. Эта направленность на вскрытие личностно-исторического смысла в мировых событиях даже мешает развитию отвлеченно-научного знания. Так, Средневековье долгие века не может обратиться к исследованию природы в том смысле, как это стала понимать наука с XVII столетия, и, как показывают исторические исследования, понятие закона природы появляется только в XIV – XV веках.
Но религия, вера не бесплодно пытается прочесть волю Бога в истории и природе. Бог открывается человеку в истории, вера ведет диалог с Богом, вера знает Бога как Творца и Спасителя мира. Вера знает Бога как Путь ко спасению от смерти, от мирового зла, как Путь к вечной блаженной жизни в Боге. Поэтому вера, как говорил А. С. Хомяков, «есть одновременно и знание, и жизнь».
Как учение наука выступает в виде последовательности научных теорий, сменяющих одна другую в истории науки. Все процедуры фальсификации и верификации научных теорий связаны с экспериментальной проверкой, через эксперимент теория как бы «зацепляется» за реальность. Ни про одну из своих теорий наука не может сказать, что это абсолютно истинная теория. В истории науки были примеры, когда утверждалась истинность одной стороны альтернативы, потом — другой, а после — истинность обоих членов альтернативы. Наука есть предприятие развивающееся. Ни одна научная теория не существует без определенных философско-методологических предпосылок. В них входят: общие представления о пространстве и времени, о методах познания, о языке науки.
Все эти представления приходят в науку извне — из философии, из религии, из культуры — и представляют собой определенную метафизику научного познания. Галилеевский тезис о том, что «книга природы написана на языке математики», был обусловлен сильным влиянием неоплатонической философии в европейском Возрождении, в то время как иерархические представления о бытии, характерные для античной мысли, блокировали для нее возможности развития математической физики. Важно подчеркнуть, что без этой метафизической рамки наука не может развиваться. Просто так, безо всяких предпосылок, обратиться к исследованию природы, как это иногда проповедуется радикальными эмпиристами, невозможно. Науке в своем историческом развитии приходится трансформировать эти предпосылки (парадигмы), но они всегда существуют и всегда носят донаучный характер.
Религия как учение выступает в форме богословия. Богословие представляет собой логическое упорядочение опыта веры, религиозного опыта. Богословие опирается на откровение в его двух формах: Писание и Предание. Предание представляет собой непрерывную традицию богообщения, фиксируемую в различных формах. В рамках Предания формулируется и канон Писания — как собрание наиболее авторитетных, записанных частей Предания. Богословие выступает как некое знание о Боге, но знание, открытое нам Самим Богом. В этом смысле это знание абсолютно, оно не есть какая-то теория, которую может сменить улучшенная теория, как это происходит в науке. Тем не менее проблема адекватного понимания Библии, библейской герменевтики всегда актуальна для Церкви. Человек не может вместить всего знания о Боге, но оно, как открытое Самим Богом, абсолютно достоверно и формулируется в виде догматов. Догматы не выражают всей полноты религиозной жизни, но представляют собой те «верстовые столбы», которые не позволяют верующим уклониться на ложные пути духовной жизни.
Церковь утверждает свои догматы как определенный синтез Писания, Предания и непосредственной религиозной жизни. Желание познать Бога глубже наталкивается на человеческую греховность, устранение которой является необходимым условием человеческого богопознания. По слову самого Спасителя, только «чистые сердцем Бога узрят». Поэтому гностическая тенденция в богопознании оказывается существенно подчинена аскетической, исправлению самого инструмента этого познания — греховной человеческой души. В принципе эта задача была решена искупительной жертвой Иисуса Христа. Усвоение же этой победы над грехом и смертью есть задача жизненного подвига каждого христианина. Но нельзя сказать, что только движение по пути аскетики, независимо от догматических представлений о Божестве, дает более глубокое богопознание. Ложная догматика приводит и к повреждению духовной жизни, к отпадению от Бога. Догматы, соборно подтвержденное знание о Боге, суть путеводители души на пути спасения.
Важен еще один момент. Если, как уже было сказано, научные построения всегда предполагают некоторую метафизическую рамку, которая выступает как фундамент научной теории, то богословие не строит никакой метафизики. Учение о Боге в Себе, о творении мира, о Боговоплощении и будущем Втором пришествии не требуют никакой специальной метафизики. Точнее говоря, догматическое учение Церкви совместимо с разными метафизиками и, следовательно, с разными научными теориями. Абсолютность догматики не противоречит относительности научных гипотез о мире.
Если говорить о естествознании, то истинность здесь понимается как согласие компетентного ядра научного сообщества по поводу тех или иных научных положений. Эти научные положения должны предполагать возможность экспериментальной проверки предлагаемых теорий и получения аналогичных результатов. Однако этого недостаточно, так как результаты экспериментов нередко допускают различные толкования, различные теоретические объяснения. Поэтому этот герменевтический момент конкретной интерпретации полученных научных фактов обойти невозможно. Только после того, как авторитетное ядро научного сообщества выработает определенный консенсус по поводу интерпретации, это понимание может войти в корпус научного знания, в учебники.
Характерной чертой научного понимания истины является ее относительность. Объясняющие теории сменяются во времени, что неизбежно ставит вопрос об их дополнительности. Некоторые теории фальсифицируются историческим развитием. Поэтому ни про одну из своих теорий, как уже было отмечено, наука не может сказать, что это истина в последней инстанции. Однако, рассматривая четырехвековой опыт развития новоевропейской науки, а также учитывая результаты научного и натурфилософского осмысления природы в европейской цивилизации в течение двух с половиной тысяч лет, нельзя не заметить определенной повторяемости в смене научных парадигм. Дискретность и непрерывность, близкодействие и дальнодействие, плотность и вакуум, единство и множество и т. д. остаются теми фундаментальными предпосылками, в рамках которых человеческий ум пытается понять природу. Так называемые научные революции не выводят нас за пределы некоторой логической матрицы, заданной еще, может быть, пифагорейцами. В науке подобная детерминация проявляется как присутствие в фундаменте научных теорий более или менее сознательно сформулированной метафизики, без которой не может существовать ни одна научная теория. Чисто философски это ставит вопрос о кантианской (и неокантианской) природе научного познания (например, в духе Э. Мейерсона или Э. Кассирера).
Истинность в религии — я здесь имею в виду именно христианство — есть в собственном смысле не какая-то система представлений, не какая-то теория, а причастность истинному бытию. Истинное бытие есть бытие Самого Бога, а причастность Ему есть бытие в Боге, обоженность Божественными энергиями. В этом онтологическом смысле истина в христианстве есть сам Иисус Христос, воплощенный Бог и полноценный человек. А причастность истине есть, ближайшим образом, принадлежность Церкви как Телу Христову. Эта причастность истине, по мере вхождения человека в глубину церковной жизни, выявляется как преображение человеческого существа, как обожение.
Обожение проявляется и на феноменальном уровне: обретение сверхнормальных способностей (прозорливость, проницательность вообще, дар исцелений, ясновидение и др.), включая и изменение физических свойств тела (проницаемость, левитация, хождение по водам и др.). Христианское приобщение истине есть онтологическое «врастание» человека в Царство Божие и «прорастание» последнего в мир через данного человека (ср. уподобление Царства Божьего зерну в Мк 4: 26 – 32). По смерти человека Церковь определяет степень обоженности усопшего, причисляя некоторых к чину святых. Последнее означает в первую очередь возможность по молитвам к ним их заступничества перед Богом за других людей.
Богословское понимание истины означает прежде всего ее согласие с догматическим учением Церкви. Кроме того, принимается в расчет соотношение высказываемых положений с преданием Церкви, с мнениями авторитетных богословов по исследуемому вопросу.
В плане соотношения науки и религии ключевым является вопрос о соотношении христианского понимания истины и научного. По мере прибавления «возраста Христова» христианин обретает новое мировоззрение, видит мир по-новому, все лучше осознавая встречающееся ему как реплики Бога в жизненном диалоге. Встает вопрос: это новое видение имеет ли какой-то аналог в науке, в научном творчестве? Ученый, создающий новую теорию, также обретает некое новое видение мира. Не раз было свидетельствовано, что научные открытия также совершаются в результате некоторых духовных инспираций, наитий. Некоторые из ученых, отнюдь не самые верующие, неоднократно свидетельствовали, что интуитивно представляли мир как некое существо, способное к диалогу (ср., например, «центральный порядок» создателя квантовой механики В. Гейзенберга). Нужно подчеркнуть, что восхождение по духовной лестнице в Церкви совершается с постоянной молитвой к Богу и под духовным контролем традиции, обычно — под руководством опытных учителей (исповедь, старчество и т. д.).
В научной «церкви» также есть свои учители и свой контроль (научное сообщество, научные семинары и т. д.), однако здесь нет молитвы как прямого призывания Божией помощи. Тем самым научное творчество представляет собой своевольное обретение тайного, неоткрытого обыденному человеку знания о свойствах вещей и мира, своеобразный оккультизм. Генетическая связь новоевропейской науки с оккультными традициями довольно известна. В связи с этим совершенно неслучайна также и связь научного знания Нового времени с утопическими учениями (от «Новой Атлантиды» Ф. Бэкона до утопических проектов советского коммунизма). Современная технологическая цивилизация, построенная на базисе новоевропейской науки, во многом представляет собой создание нового искусственного мира, все более отграничивающего человека от мира естественного (проблема экологического кризиса).
Нравственные качества в науке не играют такой принципиальной роли, как в богопознании. Есть немало примеров успешных ученых, чей нравственный облик достаточно далек от совершенства. Тем не менее наука также требует некоторого минимума честности и ответственности, без которых не существует ни одно научное сообщество. Наука XX столетия, после открытия квантовой механики, всерьез поставила вопрос об анализе самих инструментов познания. Было принципиально осознано, что то, что мы получаем в качестве экспериментальных данных в науке, есть не характеристики самой изучаемой действительности, а только лишь следы взаимодействия этой действительности и приборов. В более широком смысле характеристики самого наблюдателя начинают здесь входить существенным образом в описание самой реальности. В этом видят определенное сближение естественнонаучного знания с познанием веры («только чистые сердцем Бога узрят»). В то же время наука в ее актуальной фазе направлена всегда на поиск теории, некоторого логически последовательного и выраженного на математическом языке представления о действительности. Наука решает проблемы, давая их умозрительное объяснение на своем языке. Богословие же заранее знает, что тайны Божии в своей глубине невместимы в человеческий разум, познание Бога на высших этажах духовной жизни выступает как таинство, как причащение Божественным энергиям, как апофатическое вхождение в Божественный мрак, как знание, не выразимое никаким языком.
Существенным различием познания в религии и научного познания является то, что в вере человек выступает в своей свободе, фундаментальной характеристике личностного бытия. Невозможно заставить человека верить, вера и свобода — неотделимы. Только внутренняя свобода от принудительных закономерностей этого мира может позволить мечтать об избавлении от них, о «сдвигании гор в море». Только мужество веры позволяло мученикам христианства являть свою свободу перед лицом жесточайших истязаний и свидетельствовать о другом, лучшем мире… Верующий познает этот другой мир в своей свободе: он желает этого мира, он уже переносит его в этот мир страданий и слез. Наука же изучает мир в его необходимости, она ищет законы этого мира, ту незыблемую систему соотношений между параметрами вещества, в терминах которой можно было бы описать весь мир. В частности, наука постоянно кладет в основание своих теорий законы о сохранении массы, энергии, импульса и т. д., что является основой написания математических уравнений. Наука привязана к парадигме трансформаций чего-то во что-то при условии верности законов сохранения. Представление о свободном творении из ничего чуждо науке (ср. дихотомию кушитских и иранских культур у А. С. Хомякова).
С институциональной точки зрения наука представляет собой иерархию, члены которой занимают в ней свое положение в зависимости от уровня научной компетентности: бакалавр, магистр, кандидат наук, доктор, академик. Наука имеет внутри себя систему методов для определения уровня компетентности своих членов, для утверждения и поддержания этой иерархии. Обычно это некоторые публичные диспуты на научные темы: экзамены, защита квалификационных работ, диссертаций. Институт науки внутренне одухотворен пафосом научного этоса, основными артикулами которого являются (по Р. Мертону): универсализм, коллективизм, бескорыстие и организованный скептицизм. Очень важным оказывается именно последнее положение: наука сознательно культивирует атмосферу сомнения и критики. Любое новое научное положение принимается только после критического рассмотрения, любое старое верно только до тех пор, пока оно не фальсифицировано. Если это положение таково, что оно в принципе не может быть фальсифицировано, то оно не может принадлежать науке. В науке в принципе нет авторитетов, а есть только доказанные и недоказанные положения.
Верующие христиане организованы в Церковь. Церковь, по ее собственному пониманию, есть мистическое единство верующих, Тело Христово, главой которого является сам Божественный основатель христианства Иисус Христос. Церковь представляет собой иерархическое единство, место каждого в иерархии определяется системой посвящений, таинств, установленных самим Богом. Этосом Церкви является любовь: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. По тому узнают все, что вы мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин 13:3435). Церковь, объединенная Божественной благодатью любви, обнимает собой не только живых (воинствующая Церковь), но и умерших (Церковь торжествующая). Как Тело Христово Церковь, конечно, выходит далеко за пределы любого института в земном понимании.
Владимир Катасонов
Диалог науки и религии: новые ракурсы
«Государство, религия, церковь в России и за рубежом», №1 (33) 2015
Добавьте свой комментарий